А нет ли у тебя, дедуля, каких-нибудь старых вещей?

— А нет ли у тебя, дедуля, каких-нибудь старых вещей? Мы бы купили.

— Вон, портки старые с валенками под кроватью валяются. Могу и так отдать, забирайте.

— Портков нам твоих и валенок, дедуля, не надо. А вот картиночка у тебя на стене висит, можно посмотреть?

— Отчего нельзя, посмотрите. Старая будет. Ее еще мой дед на стенку прибил. А ему эта картина от отца досталась. Барин, когда за границу бежал, в своем доме две картины на стене второпях оставил. Прадед мой их и забрал. Он у барина конюхом служил.

Дед, покряхтывая, встал и подошел к железной кровати, над которой висела картина.

— Мне эта картина больше нравится. Река вон, деревушка на берегу, церквушка. Радуга после дождичка. Посмотришь — и душа радуется. Прям как у нас, в Малиновке. Хотя китаец какой-то нарисовал. Ху Ин Жи его фамилия. Там, в углу, написано.

Тот, что поменьше, оторвавшись от картины, вытер с лысины выступившую испарину и прошептал очкастому:

— Это же Куинджи!.. Подфартило-то как!

— Дедуля! А где вторая картина? — спросил очкастый; стекла его очков хищно блеснули. — Ты же говоришь, барин две картины оставил.

— Да в сундуке где-то. Показать?

— Покажи, покажи! — хором ответили приезжие.

— Ну, я пока тут, в сундуке пороюсь, а вы мне во дворе дровишек наколите. Там колун рядом с чурками лежит. Да потом сразу по охапке и занесите в избу.

Когда лысый с очкастым через полчаса появились на пороге с охапками дров, на кровати, прислоненная к стене, стояла еще одна картина. Увидев ее, лысый выронил поленья из рук, а очкастый прошел с дровами прям к кровати.

— Куды?! Куды прешь в своих грязных чеботах?! Мать твою! Неси к печке! — крикнул на него дед.

Гости собрали упавшие поленья и аккуратно сложили их возле печи. Дед же, кряхтя, присел на стул:

— Вот теперь можете и посмотреть. Только эта картина мне не шибко нравится. Поляк какой-то намалевал, Гуген. Там тоже в углу написано. Англицкими буковками.

— Мама родная! — снова прошептал лысый; в горле у него пересохло. — Это же Поль Гоген!

— Тише ты! Сам вижу, — одернул его очкастый.

Стекла его очков снова хищно блеснули, но теперь еще ярче.

— Чего это вы там шепчетесь? — спросил старик.

— Да я тоже говорю, не очень картина-то. Подумаешь, мужик с бабой на скамейке под деревом сидят. Да и нарисовано-то так себе, тяп-ляп, — ответил лысый.

— Ну, эту я вам и продам подешевле. Так за сколько обе сразу купите?

— Значит, так, дедуля. За поляка мы тебе даем тысячу рублей, а за китайца — две тысячи, — ответил лысый и полез в карман за деньгами.

— Тут у меня уже был вчера один из городу. Торговался. За все давал пятьдесят тысяч. У него при себе больше не было. Да я не согласился. Мы тут в деревне тоже не лыком шиты, радио слушаем. Евона какие они, старые картины-то, дорогие — миллионы стоят!

— Так то ж всемирно известные художники, дед! — возразил лысый. — А у тебя что? Поляк Гуген какой-то да китаец Ху Ин Жи. Федя, ты слышал про таких?

Очкастый отрицательно помотал головой.

— Не хотите — не надо. Сто тысяч и точка. Завтра вчерашний из города приедет и купит. Мне торопиться некуда.

– Ладно, дед, мы с Федей выйдем, поговорим, — сказал лысый.

— Поговорите, поговорите.

Лысый с очкастым вышли из избы и сели в машину. Минут через десять снова вернулись. Лысый достал из кармана пачку денег и сказал:

— Дед, здесь девяносто семь тысяч. Больше у нас с собой нет. Честно. Мы ж тебе все-таки еще и дрова все перекололи.

Дед взял пачку денег, не спеша пересчитал.

— Хрен с вами, — сказал он. — Забирайте.

Лысый забрал картину с кровати, другую аккуратно снял со стены очкастый.

— Ну, бывай, дедуля! — повернувшись у двери, весело сказал лысый.

— Бывайте, бывайте.

…Дед поставил на печь закопченный чайник, плеснул в него из ковшика воды и достал из шкафчика банку кофе. Выпив пару чашек, он закинул ноги на стол и закурил сигарету.

— Эх, жалко отпуск кончается, а то можно было бы еще что-нибудь в стиле Айвазовского написать! — сказал он и, отклеив бороду, достал из-за печки мольберт.

Установив мольберт посреди избы, художник Крючков достал краски и принялся рисовать в стиле постмодернизма.

Через день он, покряхтывая, снял картину со стены, смахнул с нее веником пыль с паутиной и продал какому-то заезжему. А после, повесив на дверь замок и отдав ключ соседке бабе Маше, у которой снял на месяц избу, отбыл в неизвестном направлении…

Сергей Савченков