Один день из жизни Анны Петровны

Утро началось, как и сотни других — тихо, почти незаметно. За окном слабо стучал по стеклу дождь, а в кухне звенел чайник. Анна Петровна стояла у окна, глядя, как капли ползут вниз, соединяются, и внизу остаются лишь мелкие следы — будто кто-то стирал прошлое, строчку за строчкой.

— Ну вот и ноябрь, — сказала она вслух, словно кому-то.

В ответ лишь зевнул кот Василий, свернувшийся клубком на табуретке. Он лениво повернул голову и посмотрел на хозяйку с тем безмятежным равнодушием, которое бывает только у старых домашних животных, давно привыкших к размеренной жизни.

Анна Петровна достала из буфета банку варенья, насыпала в блюдце пару ложек, поставила рядом чашку чая. Села. Помешала ложечкой и, глядя в янтарную поверхность, подумала, что чай — как жизнь. Иногда слишком крепкий, иногда — бледный и безвкусный.

В углу тихо тикали часы.

Она вязала — остатки голубой пряжи, что достались ещё с тех времён, когда внук был маленьким. Когда-то хотела связать ему шарф, но шарф так и не понадобился. Прошло пятнадцать лет.

Каждое утро она говорила себе: “Сегодня просто день. Такой, как все”. Но где-то внутри всё равно жила тихая надежда, что что-то изменится. Может, позвонят. Или просто вспомнят.

Телефон молчал.

Она посмотрела на старый календарь с видами Байкала. Вчерашняя страница была оторвана, и под ней — новое число. Пятница.

Пятницы всегда были для неё особыми. Когда-то в пятницу она получила письмо от дочери. Последнее письмо. Там было коротко:

“Мама, я уезжаю. Не ищи меня. Мы обе устали.”

Анна тогда перечитала его десятки раз. Потом спрятала в ящик, где хранила важное: фотографии, кольцо мужа, которого не стало двадцать лет назад, и ключ от старого ящика, давно уже несуществующего.

Прошло пятнадцать лет. Дочь не звонила.

Анна Петровна не обижалась. Сначала пыталась понять, потом смирилась. Любовь матери не исчезает — она просто становится тише, как дождь за окном.

Она встала, подошла к подоконнику, поправила горшок с геранью. Растение тянулось к свету — несмотря на серое небо, несмотря ни на что.

Василий спрыгнул на пол, потянулся и замурлыкал, требовательно глядя на миску.

— Знаю-знаю, — улыбнулась Анна Петровна, — завтракать пора.

Она налила ему молока, открыла форточку. В комнату ворвался сырой воздух, запах мокрой листвы и далёкий шум машин.

Пока кот ел, она включила радио. В эфире играла старая песня Аллы Пугачёвой — “Миллион алых роз”. Голос певицы разносился по квартире, наполняя пустоту.

Анна вспомнила, как когда-то пела её на кухне, пока дочь красила ногти и смеялась, говоря:

— Мам, ты фальшивишь.

— Зато с душой, — отвечала она.

Тогда им казалось, что они никогда не поссорятся.

Но всё изменилось.

Часы показывали десять утра, когда кто-то постучал в дверь. Анна насторожилась. Гостей у неё не было уже недели три. Почтальон всегда кидал газету в ящик, соседка заходила раз в месяц.

Стук повторился — настойчиво, но не грубо.

Анна Петровна вытерла руки о фартук, подошла к двери.

— Кто там?

— Это я… — женский голос дрогнул. — Мама, это я.

Она замерла. На секунду подумала, что ослышалась. Сердце будто пропустило удар.

— Таня?..

— Да… можно войти?

Анна открыла дверь. На пороге стояла женщина — уставшая, в мокром плаще, с потёкшей тушью. В глазах — тревога и смущение. Но черты лица были до боли знакомыми.

Дочь.

На миг обе просто смотрели друг на друга. Пятнадцать лет — между ними, как пропасть. Но в этой тишине было всё: страх, вина, любовь, которая не исчезла.

Анна первой протянула руку.

— Проходи.

Татьяна сняла плащ, поставила зонт у стены. Из сумки выглядывал букет ромашек — немного помятых, но всё равно живых.

— Я… не знала, с чего начать, — тихо сказала она. — Просто вдруг поняла, что больше не могу так.

Анна кивнула.

— Сядь. Я чай налью.

На кухне запахло мятой. Радио продолжало играть, но теперь едва слышно.

Татьяна сидела за столом, глядя на знакомую скатерть, на те же чашки, что были и в её детстве. Всё будто остановилось.

— Ты совсем не изменилась, мама, — прошептала она.

— А ты — очень. Повзрослела.

Татьяна улыбнулась, но в глазах блеснули слёзы.

— Я столько раз хотела приехать. Но… мне казалось, ты не простишь.

— Глупая. Матери не за что прощать своих детей.

Анна поставила перед ней чашку. Татьяна взяла её дрожащими руками, глотнула, вдохнула аромат. И вдруг заплакала.

Анна подошла, обняла. Дочь уткнулась лицом в её плечо — как когда-то, в детстве, после плохой отметки.

— Всё хорошо, доченька. Всё уже хорошо, — шептала она.

День прошёл в разговорах. Они вспоминали старые истории: как вместе сажали картошку на даче, как ругались из-за любимого платья, как однажды чуть не сожгли пирог.

Анна слушала и ловила себя на мысли, что время будто повернулось вспять.

Татьяна рассказала, что живёт теперь в другом городе, работает бухгалтером, что у неё grown son — Сергей, студент.

— Он знает о тебе, — сказала она. — Я всё рассказывала. Только вот... боялась, что он никогда не встретит тебя.

— А теперь встретит, — улыбнулась Анна.

Татьяна кивнула.

Потом они молчали. Просто сидели рядом.

За окном дождь закончился. На небе показалась полоска заката — тёплого, мягкого, как взгляд.

Анна достала из шкафа старый альбом. Страницы пахли временем и бумагой. На фотографиях — она молодая, муж, маленькая Таня с косичками.

— Помнишь, как мы эту фотографию делали? — спросила Анна, указывая на снимок у пруда.

— Конечно, — рассмеялась дочь. — Я тогда упала в воду, и ты на меня кричала.

— А потом сама смеялась, — добавила мать.

Они обе засмеялись.

Василий, будто чувствуя перемены, запрыгнул к ним на колени и замурлыкал.

Вечером они вместе ужинали. Простая картошка, солёные огурцы, хлеб — но всё казалось вкуснее, чем когда-либо.

— Мам, — вдруг сказала Татьяна, — я ведь тогда уехала не только из-за ссоры. Мне было страшно. После смерти папы я не могла больше жить в той квартире. Казалось, что всё напоминает о нём. А ты… ты держалась. И я думала, что тебе без меня легче.

Анна долго молчала, потом ответила:

— Легче бывает, когда не думаешь. А я думала каждый день.

Слёзы снова блеснули в глазах Татьяны.

— Прости.

— Я уже простила, — тихо сказала Анна. — Давно.

Когда настала ночь, Татьяна осталась ночевать. Анна постелила ей старое одеяло, то самое, под которым дочь спала в детстве.

Перед сном они долго говорили, как будто хотели наверстать все пятнадцать лет.

И когда Татьяна наконец уснула, Анна Петровна вышла на кухню. Налила себе чаю, села у окна. За стеклом снова начинал моросить дождь, но теперь он звучал иначе — мягко, спокойно.

В комнате тихо посапывал кот.

Анна улыбнулась.

“Иногда жизнь делает круг, — подумала она. — И всё возвращается туда, где должно быть — в дом, где ждут и где любят.”

Она допила чай и пошла спать.

На кухонном столе остались две чашки — рядом, почти касаясь друг друга.

Анна Денисовна