Прожили вместе сорок лет и оба знали, кто уйдет первым. Но все сложилось по другому
Вообще-то оба они знали, кто уйдет первым. Никто не обсуждал, но это было и
так понятно: первым уйти должен был он.
В браке они прожили сорок лет. Это был обычный брак, далекий от идилии, что
так старательно изображает нынче в соцсетях поколение их детей.
Они жили небогато. Не достигли карьерных высот: она закончила
лингвистический ВУЗ, в девяностые работала в одном из самых известных отелей
Москвы переводчиком, потом пришла как-то утром, сбросила с ног туфли, налила
себе чаю. Буднично выложила на стол пачку долларовых купюр — зарплату за
месяц. И сообщила мужу, что увольняется. Потому что хочет пожить нормальную
жизнь, пока есть силы, а не бегать в этих чертовых туфлях с утра до ночи,
сияя улыбкой, даже если тебя скручивает от боли пополам.
Он поддержал, хотя и знал, что с этого момента пошла маленькая трещинка по
фасаду их брака: она не хотела работать, но хотела богато жить. Она не умела
считать, планировать, да что там, даже про завтрашний день думать не желала:
«Завтра будет завтра, а сегодня я хочу вот эти духи, вот это пальто, вот эти
сережки.»
Он много работал. Работал кем придется, потому что профессии не было.
Работал на износ. Хотел обеспечить ей достойную жизнь, но всегда получалось
так, будто бы почти смог, но еще бы немножечко. Шубу из норки. Дочке — новые
сапожки.
Он всегда будто немного недотягивал до настоящего мужчины, который всё
смог, всех накормил, всех одел, всех защитил.
И это «немного» и стало началом его выгорания. Работа не приносила радости
— впрочем, это можно было потерпеть; но она не приносила и благодарности от
близких — только полуулыбку, недоспасибо, «хорошо конечно, но нам еще
нужно…»
Они прожили вместе много лет, дочь их выросла и выпорхнула из родительского
гнезда, обустраивала свою жизнь в другой стране. И тогда он решился: точно
так же, как она когда-то, пришел домой, снял ботинки, сел в прихожей и
сказал, что увольняется. «Будем жить на пенсию».
Они продали квартиру в столице и уехали в село. Им казалось, что они всегда
мечтали об этой жизни. Оказалось, что жизнь эта требует огромного
физического труда. Но — квартира продана, двум пенсионерам не было пути
назад, и они начали привыкать.
Пока однажды он не свалился с инсультом. Чудо, что скорая приехала меньше
чем за час. Чудо, что он смог после инсульта ходить, а рука обрела прежнюю
силу через полгода.
Дочь уже тогда забила тревогу, наставивала на переезде в город, ближе к
медицинской помощи, готова была помочь родителям. Они наотрез отказались:
привыкли к уединенной жизни, привыкли к размеренности.
Однажды он проснулся с чувством, что отлежал руку. Пальцы не работали.
Совсем. Нога тоже не шевелилась. Болела голова. Давление, надо было следить
за давлением, но он не следил, конечно, и таблетки, о которых постоянно
напоминала жена, все равно пил через раз.
В этот раз скорая не приехала. Совсем. Была сезонная эпидемия гриппа, врачи
сбивались с ног, и кто бы стал разбираться, отчего к двум немолодым людям в
село не приехала срочная медицинская помощь. Они не стали поднимать шум:
«Что там в той больнице сделают? Стресс один.»
Он надеялся, что и после второго инсульта нога и рука вновь заработают, как
это было после первого. Но восстановился куда хуже. Кое-как смог ходить.
Рука со временем скрючилась, болела, доставляла много неудобств. Это была
правая рука. Пришлось становиться левшой…
Но они снова смогли выйти на какое-то шаткое жизненное равновесие. Жена
ухаживала за мужем, кое-как косила траву, сажала в огороде картошку,
собирала урожай с яблонь, осенью варила варенье и пекла шарлотку.
Они часто говорили о том, как славно все получилось: они вдвоем, они есть
друг у друга, не нужно вставать на работу каждое утро, а впереди еще десять,
а то и двадцать лет жизни.
Они оба знали: он уйдет первым. А потому о нем была особая забота. О себе
жена не заботилась, испытывая вину за прошлую жизнь, где ей было мало
норковой шубы и золотых украшений, все время хотелось большего. Сейчас
пределом мечтаний виделась ей газонокосилка, да хорошая лопата для снега, да
водопровод, который не ломается в морозы.
Она помнила, что давно, когда-то в прошлой жизни, врач сказал ей, что она
серьезно больна: сердце не в порядке. Нужно бросить вредные привычки,
обследоваться и лечь на операцию: поставить в сосуд на сердце специальную
пружинку, что поможет кислороду поступать к сердечной мышце. Это-де убережет
от инфаркта. Она тогда вышла от врача, скомкала направление, бросила его в
урну — так страшно ей было. А на следующий день проснулась и решила никогда
не вспоминать про болезнь. Может, врач ошибся. Всякое же бывает?
Их идиллия продлилась четыре года от момента, как у него случился повторный
инсульт. Четыре года тихой жизни, чая с чабрецом по вечерам, наблюдений за
наглой сорокой, которая гоняла белку по сосне у их дома.
Одним зимним вечером она проснулась со страшной болью в груди. Тошнило.
Голова была чугунная.
Скорая ехала долго, невозможно долго — дороги нечищены, гололедица… Когда
суровый фельдшер зашел в дом, она встала с дивана, поправила волосы
привычным движением, чтобы рассказать… И упала назад, потеряв
сознание.
Муж запомнил последующие минуты словно покадрово, словно в замедленной
съемке, как бригада скорой коротким движением опустила ее на пол, как
проводила реанимационные мероприятия, как фельдшер сообщил, что они сделали,
что смогли, как муж не сразу понял, зачем ему ждать полицию — неужели
полиция поможет оживить жену?..
У нее не выдержало сердце. Обширный инфаркт. Не поставленная вовремя
пружинка в сосуде, которая так и осталась лежать где-то на полке в огромной
и светлой кардиохирургической больнице, а потом встала в сосуд какого-то
немолодого мужчины, завела отсчет ее времени жизни, и завод этот кончился
одним февральским вечером.
Продолжение следует.
Комментариев нет: