Неидеальная семья

Я всё видела, — прошипела мама, едва мы уселись в нашу старенькую "девятку". - Ты считаешь меня слепой? Ты весь вечер вертелся вокруг той блондинки в красном!

Мы с братом Лёшкой переглянулись. Я ничего такого не заметила, да и Лёшка потом подтвердил, что папа просто вежливо разговаривал с гостьей.

Тот вечер запомнился мне навсегда. Мы возвращались с дня рождения папиного друга, когда ночь уже полностью вступила в свои права. Звезды, словно серебряные блестки, были рассыпаны по черному бархату неба. Папа, который обычно за рулем шутил и смеялся, на этот раз молчал — из-за таблеток ему было нельзя ни капли алкоголя. Но эта вынужденная трезвость, как позже выяснилось, не помешала ему, по маминым словам, "строить глазки" какой-то молодой особе.

Лен, ну что ты выдумываешь, — устало ответил папа, заводя машину. — Это же Ирина, мы с ней институт заканчивали. Просто старые друзья.

Но мама не унималась. Её лицо, освещенное приборной панелью, казалось, излучало жар. Дважды она требовала остановить машину, выскакивала на обочину и шла вперед по дороге, окаймленной молодыми соснами. Папа каждый раз шел за ней, и их силуэты растворялись в ночи. Однажды я разглядела, как они стоят лицом к лицу, и папа что-то горячо доказывает, размахивая руками.

Пока родители выясняли отношения, мы с Лёшкой устроили битву пасхальными яйцами. Бабушка покрасила их в луковой шелухе, и они получились темно-золотыми, с причудливыми разводами.

- Мое крепче! — хвастался Лёшка,

когда его яйцо очередной раз оставалось целым. — Вот увидишь, оно всех перебьет!

Когда родители вернулись, в машине повисла тягостная пауза. Мы ехали молча минут пять, и только ветер свистел в щелях дверей. Мама сидела, сжавшись в комок, и я видела, как дрожат её плечи.

- Нет, ты мне всё-таки голову не задуришь, коб елина! — вдруг вырвалось у неё, словно прорвало плотину.

И понеслось... Она припомнила папе всё: и его командировки, и то, как он задерживался на работе, и даже как посмотрел на официантку в кафе три года назад. Фразы "ненавижу", "всю жизнь загубил", "съезжаешь к маме" и грозное "развод" висели в воздухе, словно осколки разбитого стекла.

Папа в основном молчал, лишь изредка бросал: "Успокойся" или "Ты всё преувеличиваешь". На его лице застыло то самое выражение — приподнятые брови и сжатые губы, — которое всегда выводило маму из себя.

Вдруг машина дернулась, кашлянула и замерла. Папа повернул ключ зажигания — в ответ послышался лишь хриплый звук.

- Твою мать! — папа ударил ладонью по рулю. — Вот великолепно! Просто замечательно!

Мама мгновенно замолчала. Её гнев сменился тревогой.

- Что случилось? — спросила она, и в голосе её послышались нотки паники.

- Не знаю. Мотор заглох и не заводится.

Папа вышел из машины, открыл капот. Я прильнула к окну. Мы находились между последним селом и нашим городком, огни которого виднелись вдали, на холме. По обе стороны дороги темнел молодой сосновый бор. Я вспомнила, как мы собирали здесь маслят прошлой осенью — они прятались в рыжей хвое, скользкие и пахнущие лесом.

- Карбюратор засорился, кажется, — заключил папа, возвращаясь в салон. — Нужно искать помощь.

- Я не останусь здесь одна! — мама схватила меня за руку. — Здесь темно и страшно.

Мы побрели к селу, переходящему в городской частный сектор. Папа постучал в калитку первого же дома с зажженным окном. Вышел мужчина в замасленной куртке.

- Помочь, что ли? — хрипло спросил он.

Пока папа объяснял ситуацию, мама заметила освещенную церковь неподалеку.

- Мы подождем тебя там, — сказала она папе. — В храме и светлее, и не так страшно.

Мы редко бывали в церкви. Мама называла себя верующей, но к Богу она обращалась только в самые трудные минуты. Папа и вовсе был атеистом и называл религию "пережитком прошлого".

Внутри храма было светло и торжественно. Люди стояли плотной толпой, пахло ладаном и свежей выпечкой. На клиросе пели тонкими, высокими голосами, и музыка словно поднималась к самому куполу. Мама купила у входа три тонких восковых свечи.

- Давайте поставим свечи и помолимся, — прошептала она. — Попросим, чтобы нам помогли.

А как молиться? — спросил Лёшка.

- Просто попроси от всего сердца, — ответила мама, закутываясь в белый платок, снятый с шеи.

Я наблюдала, как мама подошла к большой иконе с ликом Богородицы и замерла, шепча что-то. Её лицо в мерцании свечей казалось умиротворенным, все следы гнева исчезли.

Я тоже попыталась молиться, но не знала, с чего начать. Просить о починке машины? Казалось, это слишком мелко для Бога. Тогда я просто попросила в душе о самом главном: чтобы мама и папа снова полюбили друг друга, чтобы в нашем доме стало спокойно и светло.

Когда я открыла глаза, Лёшки рядом не было.

Мама, а где Лёша? — спросила я.

Мы начали искать его, протискиваясь сквозь толпу. Прошло минут двадцать, паника стала нарастать. Мама уже хотела бежать за папой, как вдруг у входа мы увидели знакомую фигуру. Это был папа, а на его руках брыкался Лёшка.

- Где ты его нашел? — бросилась к ним мама.

- Он у церковной лавки стоял, пряники рассматривал, — улыбнулся папа. — Машина уже работает.

- Как?! Ты же сказал...

Не знаю, Лен. Честно. Мы вернулись с тем мужчиной, он уже трос доставать начал, а я сел, повернул ключ — и она завелась! Словно и не ломалась никогда.

Мы вышли из церкви. Наша "девятка" действительно стояла у входа, и из выхлопной трубы шел легкий пар.

Пасхальное чудо, — прошептала мама, перекрестившись.

Мы поехали домой. В салоне пахло хвоей и чем-то механическим. Мама сидела, глядя в окно на проплывающие огни, и вдруг её рука легла на рычаг коробки передач. Папа посмотрел на неё, затем медленно, почти нерешительно, накрыл её руку своей.

- Прости, — тихо сказал он.

- И ты меня тоже, — ответила мама.

Папа поднес её руку к губам и поцеловал в ладонь. Так они и ехали до самого дома — держась за руки, а когда папе нужно было переключать передачу, он ненадолго отпускал её, чтобы сразу же снова найти в полумраке салона.

Лёшка спал на заднем сиденье, а я смотрела в окно на уходящую дорогу и думала, что иногда чудеса действительно случаются. Даже с самыми обычными людьми в самом обычном вечере.

Пойдем со мной